— С кем это ты там разговариваешь? — смешливо, не открывая глаз, спросил Волк.
— Так, — она глубоко, прерывисто вздохнула и устроилась у него под боком, — показалось что-то. Настойку пить не буду, она и не помогает больше.
— Болит? — озабоченно спросил муж. "Как обычно, — поморщившись, отозвалась женщина. "Дай мне руку, — он приложил ее ладонь к своей щеке. "Так хорошо…, - едва слышно сказал Волк. "Люблю тебя".
— Я тоже, — она закрыла глаза. В спальне стало совсем тихо, только ветер с реки шевелил холщовые занавески. Откуда-то издалека доносилась бесконечная песня жаворонка.
Марта вздрогнула и посмотрела в просторное, жаркое, летнее небо Лондона. Свистели, перекликались птицы. Она, поправив чепец, быстро пошла к Ладгейт-Хилл. "Мистер Хэдли, — вежливо попросила она привратника, — можно мне чернильницу и перо, пожалуйста"
Написав на бумаге одно слово, Марта подала ее Хэдли: "Это для мистера Джона. Он знает, где меня найти".
Питер поднялся на второй этаж особняка. Остановившись у двери детской, он улыбнулся: "У нас тут еще один мальчик гостит, Тедди его зовут, он помладше Майкла, так что хорошо, что ты несколько игрушек принес, — он посмотрел на шкатулку в руке у Федора и спросил: "А что там?"
— Вот сейчас и увидим, — загадочно сказал Федор.
В большой, просторной, светлой комнате, на персидском ковре возилось двое детей. Мистрис Джонсон вязала, сидя у окна: "Я тогда пойду на стол накрывать, мистер Питер. Его светлость записку прислал, что еще одного гостя приведет, пятеро всего вас будет".
— Конечно, мистрис Джонсон, — Питер засучил рукава рубашки, — мы тут за мальчиками присмотрим.
Толстенький, кудрявый ребенок, в бархатном платьице, резво встал. Поморгав синими глазками, глядя на Федора, он весело сказал: "Большой! Я — Тедди!"
— Тезка, значит, — Федор опустил шкатулку на ковер и замер — невысокий, изящный, смуглый мальчик отложил игрушечную тележку и посмотрел на него чуть раскосыми, лазоревыми глазами. — Как у Марьи, — подумал мужчина и услышал тихий голос: "Мне папа говорил. Вы — мистер Теодор. А я Майкл, — мальчик сделал шаг к нему. Федор, присев, сказал: "Правильно, мой хороший. И можешь называть меня дядей".
— Я тоже! — рассмеялся Теодор, заковыляв к ним. "Тоже — дядей!".
— А что там? — Майкл указал на шкатулку. Федор снял сюртук, и, передав его Питеру, усмехнулся: "Ну, идите сюда, мальчишки".
Заводная птица поднимала крылья, карусель вертелась, повозка ездила. Майкл, следя за ней, зачарованно сказал: "Сама! Без ослика!"
— Теперь ты, — Федор передал ему ключ. Майкл поскреб в каштановой голове и серьезно спросил: "А если без ключа, дядя Теодор?".
— Тогда нужна сила пара, — Федор щелкнул пальцами и велел Питеру: "Дай-ка мне бумагу и перо".
Он быстро что-то нарисовал. Майкл, открыв рот, сказал: "Такое есть?"
— Есть, — Федор усмехнулся, — но кроме шарика, пар пока что — ничего не вертит. А надо — чтобы вертел колеса и винты.
— Будет, — уверенно заметил Майкл, — я придумаю. Папа говорил — вы под землей были?
— Темно, — протянул Теодор, возясь с птицей. "Там темно".
— Темно, — Федор посадил мальчика себе на колени, — но мы кое-что придумали, чтобы стало светлее. Рассказать вам?
Питер сидел на бархатной кушетке и внимательно слушал. Когда они уже выходили из детской, мужчина вдруг остановился: "А ты сам все это сделал? Игрушки".
Федор покраснел и, застегивая серебряные пуговицы на сюртуке, пробормотал: "Это так, ерунда. Пару вечеров посидел, руки у меня неплохие. Ты Майклу потом учителей найми, не жди до школы. У него голова сообразительная, сразу видно".
— Сын, — вспомнил Федор, спускаясь по лестнице. "Анна о нем говорила, воспитанница аббата. Да ну, не в себе она. Я и не женюсь больше, наверное, — он вздохнул и Питер, положил ему руку на плечо: "Жалко, что ты уезжаешь. Но ты приходи, обязательно, когда в Лондоне будешь, мы тебе всегда рады".
— Спасибо, — Федор улыбнулся, выйдя в сад: "Вот кончится война, жду вас в Париже. Я тут с Генри Кавендишем встречался…"
Питер открыл рот, и едва справился с изумлением: "Он же затворник, я слышал. Даже со служанкой записками переговаривается. Дом свой покидает только ради заседаний Королевского Общества".
— Там меня ему и представили, — ухмыльнулся Федор. "Он читал мой сборник статей, оказывается. Очень лестно". Мужчины сели на садовую скамейку. Федор, чиркнув кресалом, раскурив сигару, хмыкнул: "В общем, мы с ним о многом говорили. Есть пара вещей, которыми надо серьезно заняться. Горючий воздух, например, — он, сощурил голубые глаза. Посмотрев на сизый дым сигары, Федор рассмеялся: "Используя его, человек оторвется от земли, дорогой Питер, поверь мне. И уже скоро. Говоря о будущем — у тебя на мануфактурах прялки Харгривса стоят, надеюсь?"
— Разумеется, — удивился Питер, — он же проиграл в суде, хотел отобрать у нас право их использовать, ссылаясь на патент. Мы, производители шерсти, предложили ему три тысячи фунтов, он настаивал на семи, а потом, — Питер вдруг расхохотался, — мой Бромли послал на север пару надежных людей. Те выяснили, что Харгривс уже свои прялки продавал. Судья даже его иск не стал рассматривать.
— Так вот, — Федор блаженно зевнул: "Такое солнце, что хочется где-нибудь на берегу реки устроиться, с хорошенькой женщиной. Ты поговори с Джемсом Уаттом, мы сейчас его паровые машины используем, чтобы воду из шахт откачивать, но их можно и к текстильному делу приспособить".
Питер вынул у него из руки сигару, и, затоптав окурок, велел: "Пошли в кабинет, пока мы всех ждем, ты мне об этом расскажешь".
Длинные, рыжие ресницы дрогнули. Федор рассмеялся: "Сегодня ведь воскресенье. Ну что с тобой делать, дорогой кузен, — он поднялся и потянулся, — доставай чистую тетрадь, будешь записывать".
На пороге дома Федор обернулся — сад еще был весь в росе, пахло цветущим жасмином. Он, на мгновение, всем телом, вспомнил жаркую, летнюю ночь в горах Гарца. "Сын, — пробормотал он и усмехнулся: "Ерунда все это, блажь".
Двое невысоких, легких мужчин, — один в треуголке, другой, — с непокрытой, светловолосой головой, — шли по Брук-стрит.
— Корабль называется "Уверенность", — тихо сказала Марта Джону, — отплыл в Данциг через Копенгаген. Майкл Смит на нем взял каюту. Он просто не знает, что мы в Бостоне, выведали — под каким, именем он путешествует. Тедди, якобы, уже нет — он почувствовал безнаказанность.
Джон оправил свой темный, простой сюртук: "Как ей мужской наряд идет. Одно лицо с портретом. С той иконой, что мне Теодор показывал — тоже. Надо будет ее в родословное древо внести. Это те де Лу, что в Акадию уехали, при короле Якове".